Люблю поэзию.

[copperhead]

Мы стояли на вокзале
С чемоданчиком в руке
И тут по радио сказали
На тарабарском языке
Что в вагонах нету места
И на крышах тоже нет
И совершенно бесполезно
То, что было ваш билет

Сядь на камень, дыши глубоко
Завтра в это время будет так легко

Ну, раз в вагонах нету места
И на крышах тоже нет
То нам осталось подтереться
Тем, что было наш билет
Или в землю провалиться
Или в небо улететь
Или во что-то превратиться
Чему не свойственно хотеть

Сядь на камень, дыши глубоко
Завтра в это время будет так легко

Уважаемые пассажиры
Не мечтайте о езде
Поглядите: старожилы
Живут довольные везде
Никуда не улетают
И не ходят никуда
И для счастья им хватает
Их полезного труда

Сядь на камень, дыши глубоко
Завтра в это время будешь далеко

[copperhead]

Если б водка была на одного
Как чудесно бы было!
Но всегда покурить - на двоих,
всегда распивать - на троих.
Что же - на одного?
На одного - колыбель и могила.

От утра и до утра
Раньше песни пелись,
Как из нашего двора
Все поразлетелись -
Навсегда, кто куда,
На долгие года.

Говорят, что жена - на одного,
Спокон веку так было.
Но бывает жена - на двоих,
Но бывает она - на троих.
Что же - на одного?
На одного - колыбель и могила.

От утра и до утра
Раньше песни пелись,
Как из нашего двора
Все поразлетелись -
Навсегда, кто куда,
На долгие года.

Сколько ребят у нас в доме живет,
Сколько ребят в доме рядом!
Сколько блатных мои песни поет,
Сколько блатных еще сядут -
Навсегда, кто куда,
На долгие года!

[copperhead]

Шел я, брел я, наступал то с пятки, то с носка,-
Чувствую - дышу и хорошею...
Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска,
Изловчась, мне прыгнула на шею.

Я ее и знать не знал, меняя города,-
А она мне шепчет: "Как ждала я!.."
Как теперь? Куда теперь? Зачем да и когда?
Сам связался с нею, не желая.

Одному идти - куда ни шло, еще могу,-
Сам себе судья, хозяин-барин.
Впрягся сам я вместо коренного под дугу,-
С виду прост, а изнутри - коварен.

Я не клевещу, подобно вредному клещу,
Впился сам в себя, трясу за плечи,
Сам себя бичую я и сам себя хлещу,-
Так что - никаких противоречий.

Одари судьба, или за деньги отоварь!-
Буду дань платить тебе до гроба.
Грусть моя, тоска моя - чахоточная тварь,-
До чего ж живучая хвороба!

Поутру не пикнет - как бичами не бичуй,
Ночью - бац! - со мной на боковую:
С кем-нибудь другим хоть ночь переночуй,-
Гадом буду, я не приревную!

[copperhead]

Секси Дуня Кулакова покупает ананас
У нее пиджак лиловый, у неё подбитый глаз
Секси Дуня Кулакова покупает огурец
Это было очень клёво, но теперь всему конец

Рок-звезда с подбитым глазом
Утешайтесь ананасом
Огурцом тепличным и мороженым черничным
Но не поможет ананас
Очередной герой ушел от вас
А на прощанье он подбил вам глаз
И широкий опустел матрас

( Он говорит: )
Сколько можно веселиться
Глядя на одни и те же лица
Сколько можно развлекаться
При виде Нарка или Каца
Вы уже большая тётя, скоро вы уже умрёте
Вам пора подумать о душе и о сыне-малыше

Рок-звезда с подбитым глазом
Утешайтесь ананасом
Огурцом тепличным и мороженым черничным
Но не поможет ананас
Очередной герой ушел от вас
А на прощанье он подбил вам глаз
И широкий опустел матрас - Но!

Вот и очередь за пивом, звон пустылок за плечом
Отхлестать бы вас крапивой, чтоб вы знали, что почём
Ваш герой скрипит с похмелья, он опять вернулся к вам
То-то радость и веселье, трам-парам-парам-пам-пам (Хей!)

Рок-звезда с лицом счастливым
Станьте в очередь за пивом
За таким столичным, за сегодняшним, отличным
Вам не нужно ананаса, не нужна вам даже касса
За плечом пустылок звон - ваш любимый возвращён.

[olgar]

Как следует приобщившись к проблемам отрочества и компьютерных технологий, будь оне не ладны, вспомнила аж школьную программу.
О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастной случай берегут,
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха.
Науки пользуют везде,
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.

[YaNataliya]

Зарифмованная душа

Сергей Орешкин 
Я, конечно, понимал, Что душе несладко, Потому зарифмовалДушу без остатка.Рифма сердцу не броня, И не плащ - на плечи.Но на линии огняМне за рифмой легче.И душе здесь благодать, (ей немного лестно,что "всплакнуть" и «пострадать»выделено место).Потому она – при мне.А когда рифмую, Ясным днём и при луне, -Даже не блефую.Выжать рифму из вранья – Не могу, не смею, Не хочу!       Поскольку я От вранья немею.Не за тем, чтоб вызвать дрожь, Выражаюсь «дурно», Я считаю, только ложьНелитературна.Правда, если и горька, Но душе – защита!Стыдно мне, когда строка«белой ниткой шита».«Стыд – не дым. Глаза не ест…»Но, прошу прощенья, Я ношу нательный крестНе для украшенья.А ещё душа немаОт того, что трушу.Много надо ли ума, Чтобы плюнуть в душу?Пуля бьёт «от сель до сель», И, по сути, зрима.Пуля – дура.        Ей, что в цель, Что без цели – мимо.Как пошлёт её стрелок?В сердце или в тушу?Попадёт ли?       А плевок – Этот сразу,        в душу.И от пули, на тропе, -Можно отвертеться.А плюют всегда в толпе, И всегда – под сердце.Он, конечно, не стрела, Но в расчёте – точный:И плевок из-за угла, И плевок заочный.Если выплюнут навет –Тут не отвертеться.Выбирай -       плевать в ответ, Или утереться.Но, не в том моя беда, Что привык сдаваться:Я, признаться, никогдаНе умел плеваться.В драку – лезу. Но в боюНе бываю твёрдый – Ни-ког-да людей не бьюО колено мордой.Не ищу «второе дно», Ненавижу склоки.Верю искренности, ноНе люблю намёки.По-иному жить бы мог, Но не удаётся.…Почему не спросит Бог:«Как тебе живётся?»

[copperhead]

Ползи домой, пока трамваи ходят,
Не выползай на те травмайные путя

[sili-li]

.."Неравнодушный к русскому языку блоггер shaptchits даже посвятил стихотворение о «сосулях» Валентине Матвиенко, которая в 2010 году предложила «срезать сосули лазером»"...

Срезают лазером сосули,
В лицо впиваются снежины.
До остановы добегу ли,
В снегу не утопив ботины?
А дома ждет меня тарела,
Тарела гречи с белой булой;
В ногах — резиновая грела,
И тапы мягкие под стулом.
В железной бане — две селёды,
Торчат оттуда ложа с вилой.
Есть рюма и бутыла с водой,
Она обед мой завершила.
Я в кружу положу завары,
Раскрою «Кобзаря» Шевчены —
Поэта уровня Петрары
И Валентины Матвиены

[YaNataliya]

.."Неравнодушный к русскому языку блоггер shaptchits даже посвятил стихотворение о «сосулях» Валентине Матвиенко, которая в 2010 году предложила «срезать сосули лазером»"...

Срезают лазером сосули,
В лицо впиваются снежины.
До остановы добегу ли,
В снегу не утопив ботины?
А дома ждет меня тарела,
Тарела гречи с белой булой;
В ногах — резиновая грела,
И тапы мягкие под стулом.
В железной бане — две селёды,
Торчат оттуда ложа с вилой.
Есть рюма и бутыла с водой,
Она обед мой завершила.
Я в кружу положу завары,
Раскрою «Кобзаря» Шевчены —
Поэта уровня Петрары
И Валентины Матвиены

супер! прям выучу

[sili-li]

YaNataliya,

[copperhead]

По лунному свету блуждаю, посвистывая,
Но только оглядываться мы не должны:
Идет
Вслед за мной вышиной в десять сажен
Добрейший князь тишины.

И горе мне, если бы впал я в безмолвие
Или уставился на лик луны:
Стон, треск —
Растоптал бы меня моментально
Добрейший князь тишины.

[Ирусян]

Слева, справа смотри
Не поймёшь, что внутри
Вот таки чудеса
Сам не свой, свой не сам.

А земля да трещит,
А на сердце легко,
Потому медный щит,
Потому медный лоб.

Приглядишься ли
Близко ль, издали
Всё как будто не так,
И лицо, и душа.

Видно, впрямь у него -
Тут вы были правы -
Или мыслей нет,
Или нет головы.

А он шёл себе по свету, насвистывал,
Из коры себе подругу выстругал,
Лесами тёмными, реками быстрыми,
А он шёл себе по свету, насвистывал...

[copperhead]

Апостол Федор был дворником в Летнем Саду зимой.
Он встретил девушку в длинном пальто, она сказала «Пойдем со мной».
Они шли по морю четырнадцать дней, слева вставала заря.
И теперь они ждут по дороге в Дамаск, когда ты придешь в себя.

Над Москвой-рекой встает Собачья звезда, но вверх глядеть тебе не с руки.
В марокканских портах ренегаты ислама ждут когда ты отдашь долги.
А по всей Смоленщине нет кокаина — это временный кризис сырья.
Ты не узнаешь тех мест, где ты вырос, когда ты придешь в себя.

Оживление мощей святого битла, вернисаж забытых святынь.
Ты бьешься о стену с криком «She loves you», но кто здесь помнит латынь?
А песни на музыку белых людей все звучат, как крик воронья.
И тебе будет нужен гид-переводчик, когда ты придешь в себя.

А девки все пляшут — по четырнадцать девок в ряд.
И тебе невдомек, что ты видишь их от того, что они так хотят.
Спроси у них, зачем их весна мудрей твоего сентября.
Спроси, а то встретишь Святого Петра скорей, чем придешь в себя.

По дороге в Дамаск неземная тишь, время пошло на слом.
И все, чего ты ждал, чего ты хотел — все здесь кажется сном.
Лишь далекий звук одинокой трубы, тот самый, что мучил тебя.
Я сказал тебе все, что хотел. До встречи, когда ты придешь в себя.

[Ирусян]

Я знаю, кто по-щегольски одет,
Я знаю, весел кто и кто не в духе,
Я знаю тьму кромешную и свет,
Я знаю - у монаха крест на брюхе,
Я знаю, как трезвонят завирухи,
Я знаю, врут они, в трубу трубя,
Я знаю, свахи кто, кто повитухи,
Я знаю все, но только не себя.

Я знаю летопись далеких лет,
Я знаю, сколько крох в сухой краюхе,
Я знаю, что у принца на обед,
Я знаю - богачи в тепле и в сухе,
Я знаю, что они бывают глухи,
Я знаю - нет им дела до тебя,
Я знаю все затрещины, все плюхи,
Я знаю все, но только не себя.

Я знаю, кто работает, кто нет,
Я знаю, как румянятся старухи,
Я знаю много всяческих примет,
Я знаю, как смеются потаскухи,
Я знаю - проведут тебя простухи,
Я знаю - пропадешь с такой, любя,
Я знаю - пропадают с голодухи,
Я знаю все, но только не себя.

[copperhead]

От жажды умираю над ручьем
...
Чужбина мне страна моя родная
...

[copperhead]

Ой, ну право же провал у пилигрима -
Ой, везде он побывал, кроме Крыма.
Ой, пол-мира исходил, ой пол-света.
Как же Крым он пропустил, как же это?
Не пойму, но почему так все не просто,
Если хочется ему очень остро
От любви, тоски, долгов и погоста
На желанный дорогой полуостров!
Он всех женщин разлюбил и вестимо,
Он все песни позабыл, кроме Кима.
Но по прежнему душа уязвима,
И по прежнему тропа мимо Крыма,
И по прежнему она мимо моря,
И по прежнему судьба мимо лета.
Как же это по пути то в Крыматорий?
Как же в Крым не заглянуть?
Как же это?

О, Крым, Крым, Крым, что это такое?
Это полуостров такой, голубая волна,
Голубая мечта, приголубит тебя, точно голубя,
И полюбит тебя и погубит тебя любого.
И снова ты над домом, над дымом, над Крымом
Поднимешься вврех и вверху облака обласкают тебя.
О, если бы так!

А у нас метель метет не иначе как
И ползет весь народ на карачках.
А ты хочешь обежать от метели.
Как же это понимать, в смамом деле?
Нет. Все ползут - и ты ползи осторожно.
Что ж поделать? Гололед. Очень скользко.
Полуостров захотел - так это можно.
Правда, Крымский далеко - так близко Кольский.

Что, метель? Куда страшнее кривотолки.
Погляди ты на людей - это ж волки.
И попасть на их клыки очень просто,
Подниматься не моги ты выше роста своего,
Ползи ползком преклоненно.
Здесь ни смерти ни судьбы не обманешь -
Если встанешь - упадешь непременно,
А уж если упадешь - то не встанешь.
Да только как же убедить пилигрима,
Если смог все позабыть, кроме Крыма?
Ни чего он понимать не желает,
Все и так он, твою мать, понимает.
Просто хочет он сорваться из дома,
Просто любит он скитаться ужасно,
Хоть к нечистому, хоть в пекло, хоть в омут,
Ну а лучше всего в Крым, ведь это ж ясно.

О, Крым, Крым, Крым, что это такое?
Это полуостров такой, голубая волна,
Голубая мечта, приголубит тебя, точно голубя,
И полюбит тебя и погубит тебя любого.
И снова ты над домом, над дымом, над Крымом
Поднимешься вврех и вверху облака обласкают тебя.
О, если бы так!

Ты последний шлешь привет героиням,
Прячешь в пазуху пакет с героином,
Произносишь монолог надоевший,
Скучно глядя в потолок отсыревший,
И оставив устремленья благие
Потихоньку прочь со сцены крадешься,
Так как публика давно в летаргии
И оваций от нее не дождешься.
И поэтому бочком да за кулисы,
Ну а там уже кругом кипарисы...
Ой, наполнится душа ароматом
Эвкалиптами дыша и гранатом,
Вот уж где ты горевать перестанешь
И посмеешься над холодной Европой,
И упадешь ты на песок и не встанешь,
И всю жизнь так пролежишь кверху пузом....

Извиняюсь за правки, тут ошибок была куча ... А по памяти писать минут 30 уйдет

[olgar]

Волшебная сила искусства
(Н. Эйдельману)

Капнист пиесу накропал громадного размеру.
И вот он спит, в то время как царь-батюшка не спит:
Он ночь-полночь пришел в театр и требует премьеру.
Не знаем, кто его толкнул. История молчит.

Партер и ложи - пусто все: ни блеску, ни кипенья.
Актеры молятся тайком, вслух роли говоря:
Там, где-то в смутной глубине, маячит жуткой тенью
Курносый царь, а с ним еще, кажись, фельдъегеря.

Вот отмахали первый акт. Все тихо, как в могиле.
Но тянет, тянет холодком оттуда (тьфу-тьфу-тьфу!).
Играть второй! - пришел приказ, и, с богом, приступили.
В то время как фельдъегерь: Есть! - и кинулся во тьму.

Василь Васильевич Капнист метался на перине -
Опять все тот же страшный сон, какой уж был в четверг:
Де, он восходит на Олимп, но, подошед к вершине,
Василь Кирилыч цоп его за жопу - и низверг!

За жопу тряс его меж тем фельдъегерь с предписаньем:
Изъять немедля и в чем есть отправить за Урал!
И впредь и думать не посметь предерзостным мараньем
Бумагу нашу изводить, дабы хулы не клал!

И не успел двух раз моргнуть наш, прямо скажем, Вася,
Как был в овчину облачен и в сани водворен.
Трясли ухабы, тряс мороз, а сам-то как он трясся! -
В то время как уж третий акт давали пред царем.

Бледнел курносый иль краснел - впотьмах не видно было.
Фельдъегерь: Есть! - и на коня, и у Торжка нагнал:
Дабы сугубо наказать презренного зоила,
В железы руки заковать, дабы хулы не клал!

Но я не клал!!! - вскричал Капнист, точа скупые слезы. -
Я ж только выставил порок по правилам искусств!
Но я ж его изобличил - за что ж меня в железы?
А в пятом акте истребил - за что ж меня в Иркутск?

Меж тем кузнец его ковал с похмелья непроворно.
А тут еще один гонец летит во весь опор.
Василь Васильевич Капнист взглянул, вздохнул покорно,
И рухнул русский Ювенал у позлащенных шпор...

Текли часы... Очнулся он, задумчивый и вялый.
Маленько веки разлепил и посмотрел в просвет:
Что, братец, там за городок? Уже Иркутск, пожалуй?
Пожалуй, барин, Петербург, - последовал ответ.

Как Петербург?! - шепнул Капнист, лишаясь дара смысла.
Вас, барин, велено вернуть до вашего двора.
А от морозу и вопче - медвежий полог прислан,
И велено просить и впредь не покладать пера!

Да! Испарился царский гнев уже в четвертом акте,
Где змей порока пойман был и не сумел уползть.
Сие мерзавцу поделом! - царь молвил и в антракте
Послал гонца вернуть творца, обернутого в полсть.

Все ближе, ближе Петербург, и вот уже застава,
И в пятом акте царь вскричал: Василий! Молодец!
И на заставе ждет уже дворцовая подстава,
И только прах из-под копыт, и махом -во дворец!

Василь Васильич на паркет в чем был из полсти выпал.
И тут ему - и водки штоф, и пряник - закусить.
Уу, негодяй!- промолвил царь и - золотом осыпал. -
Пошто заставил ты меня так много пережить?

Во как было в прежни годы,
Когда не было свободы!

Ю. Ким

[olgar]

И раз уж я здесь. 10го был День Рождения моего дяди. Каждый раз после всех поздравлений бабушка задумчиво добавляет: 10е февраля... ммдааа... день смерти Пушкина... So, enjoy!
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!»

Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных.
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей же час
Позвольте познакомить вас:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня.

Служив отлично благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
Потом Monsieur ее сменил.
Ребенок был резов, но мил.
Monsieur l'Abbé, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил.

Когда же юности мятежной
Пришла Евгению пора,
Пора надежд и грусти нежной,
Monsieur прогнали со двора.
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде,
Как dandy лондонский одет —
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.

Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин был по мненью многих
(Судей решительных и строгих)
Ученый малый, но педант:
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.

Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыне,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Энеиды два стиха.
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли:
Но дней минувших анекдоты
От Ромула до наших дней
Хранил он в памяти своей.

Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокой эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог...

Ну... вдруг нас дети читают.

[Mimoza]

Не подскажите студию, где можно записать свою песню?

[copperhead]

Печален из меди
Наш символ венчальный,
У нас и комедий
Финалы печальны...
Веселых соседей
У нас инфернальны
Косматые шубы...
И только... банальны
Косматых медведей
От трепетных снедей
Кровавые губы.

[copperhead]

К вечеру вышло тихое солнце,
И ветер понес дымки из труб.
Хорошо прислониться к дверному косяку
После ночной попойки моей.

Многое миновалось
И много будет еще,
Но никогда не перестанет радоваться сердце
Тихою радостью
О том, что вы придете,

Сядете на этом старом диване
И скажете простые слова
При тихом вечернем солнце,
После моей ночной попойки.

Я люблю ваше тонкое имя,
Ваши руки и плечи
И черный платок.

[olgar]

Трубач (диалог пессимиста и оптимиста)

- Ах, ну почему наши дела так унылы?
Как вольно дышать мы бы с тобою могли!
Но - где-то опять некие грозные силы
Бьют по небесам из артиллерий Земли.


- Да, может и так, но торопиться не надо.
Что ни говори, неба не ранишь мечом.
Как ни голосит, как ни ревёт канонада,
Тут - сколько ни бей, всё небесам нипочём.

- Ах, я бы не клял этот удел окаянный,
Но - ты посмотри, как выезжает на плац
Он, наш командир, наш генерал безымянный,
Ах, этот палач, этот подлец и паяц!

- Брось! Он ни хулы, ни похвалы не достоин.
Да, он на коне, только не стоит спешить.
Он не Бонапарт, он даже вовсе не воин,
Он - лишь человек, что же он волен решить?

- Но - вот и опять слёз наших ветер не вытер.
Мы побеждены, мой одинокий трубач!
Ты ж невозмутим, ты горделив, как Юпитер.
Что тешит тебя в этом дыму неудач?

- Я здесь никакой неудачи не вижу.
Будь хоть трубачом, хоть Бонапартом зовись.
Я ни от чего, ни от кого не завишу.
Встань, делай как я, ни от кого не завись!

И, что бы ни плёл, куда бы ни вёл воевода,
Жди, сколько воды, сколько беды утечёт.
Знай, всё победят только лишь честь и свобода.
Да, только они, всё остальное - не в счёт...

[olgar]

Дорогим и любимым водолеям.
Юбилейная (эльфийская)

А нас ещё осудят, а мы ещё ответим,
А нас ещё потреплют, а мы ряды сомкнём.
А нынче годовщина, и мы её отметим.
Не правда ли, как странно, как долго мы живём?

Мы так надёжно помним мотив, нам данный Богом,
Мы так легки в движеньях - взлетим, того гляди.
Мы так неспешно ходим по нынешним дорогам,
Как будто не мгновенье, но вечность впереди.

Какие наши годы - такие наши песни.
А всё, что с нами было, забудется легко.
А всё, что с нами будет, начертано на перстне,
А перстень брошен в море, а море велико.

А море необъятно, над морем небо звёздно,
За морем дальний берег, над берегом покой.
И море дремлет чутко, и море дышит грозно,
И шум его дыханья нам слышится порой.

Мужайтесь же, о братья, исполнившись усердья,
Творите, что хотите, покуда хватит дня.
А длительного счастья, покоя и бессмертья
Я дал бы вам с лихвою, да нету у меня.

Ещё не раз эпоха то радостью, то болью
Наполнит наши струны и наши голоса.
И будем мы друг друга дарить своей любовью,
Пока своей любовью нас дарят небеса.

[olgar]

В. Брюсов
Свой хор заветный водят музы
Вдали от дольных зол и бед,
Но ты родные Сиракузы
Люби, как древле Архимед!

Когда бросает ярость ветра
В лицо нам вражьи знамена,-
Сломай свой циркуль геометра,
Прими доспех на рамена!

И если враг пятой надменной
На грудь страны поникшей стал,-
Забудь о таинствах вселенной,
Поспешно отточи кинжал!

Священны миги роковые,
В порыве гнева тайна есть,
И лик склоняет Урания,
Когда встает и кличет Месть!

Пусть боги смотрят безучастно
На скорбь земли: их вечен век.
Но только страстное прекрасно
В тебе, мгновенный человек!

Ирусян, Ир, они тама по ходу все от среды уйти пытались, кто куды, и даже над нею возвыситься. И при этом приобщались к чему попало, кто к модернизму, кто к русской религиозной философии, кто и ко всему сразу. А ля творец своего счастья.

[Ирусян]

olgar, ну дык, "Человек-творец" звучит гордо!
"Привязала" все к поиску "счастья для всех, даром; и пусть никто не уйдет обиженным".